Путь художника - Страница 49

Если произведения искусства наши детища, то творческие лишения – что-то вроде выкидышей. Женщины, потеряв ребёнка, часто переживают в одиночестве ужасные страдания. Так же и художники терзаются, если книга не продается, фильм не оценивают по достоинству, жюри на выставке не принимает картину, лучший вылепленный горшок разбивается, стихи не печатаются, а травма лодыжки оставляет нас вне игры на целый танцевальный сезон.

Необходимо помнить, что наш внутренний художник – ребёнок и наш ум способен вынести гораздо больше, чем наши эмоции. Нужно быть внимательными, чтобы отмечать и оплакивать потери.

Незаслуженно холодный прием хорошего произведения, невозможность перейти к другому жанру, инструменту или роли из-за того, что от нас ожидают окружающие, – все это творческие потери, которые необходимо оплакивать. Никакой пользы не принесут слова вроде: «Эх, такое может случиться с кем угодно» или «Кого я пытался одурачить?». Непережитое разочарование становится барьером, отделяющим нас от наших стремлений. Если вас не взяли на роль, которая с самого начала была «вашей», не предложили присоединиться к компании, отменили показ вашего фильма или даже не рассмотрели пьесу – все это творческие потери.

Пожалуй, больше всего вреда приносят такие их формы, которые как-либо связаны с критикой. Ваш внутренний художник, как внутренний ребёнок, редко обижается на правду. Ещё раз повторю, что большая часть конструктивной критики только помогает художнику вздохнуть свободно. Мы похожи на детей, но все же не глупы. «Ага!» – часто восклицаем мы, услышав уместную и точную критику. Художник думает: «Да! Я вижу! Конечно! Я могу это подправить!».

Критика, которая приносит художнику вред, – высказана она с добрыми намерениями или нет – лишена спасительного зерна истины, при этом в ней есть некое укоризненное порицание или непререкаемое и неконкретное осуждение, которое невозможно рационально опровергнуть.

Учителя, редакторы, наставники часто бывают для молодых художников авторитетными фигурами или чем-то вроде родителей. Неотъемлемое условие такой связи ученика и учителя – доверие. Когда оно разрушается, эффект так же силен, как при родительском насилии. Речь в обоих случаях идет об эмоциональном инцесте. Полный доверия ученик слышит от недобросовестного учителя, что его работа плохая, что он не подает никаких надежд, что ныне мэтр видит пределы истинному таланту ученика, а ранее ошибался или сомневается в том, что талант присутствует. Такая критика – очень субъективная и очень расплывчатая – похожа на скрытое сексуальное домогательство, оставляющее смутную тяжесть в душе. Ученик чувствует себя пристыженным, оттого что он плохой художник или, что ещё хуже, глупец, потому что решил испытать свои способности.

СИЛА СЛОНОВОЙ КОСТИ

За последние десять лет мне не раз доводилось читать лекции в вузах. На собственном опыте я убедилась, что многие преподаватели и сами пребывают в душевном разладе, если вышли из творческой формы. Мастера интеллектуальных рассуждений, они отдалены тем самым от собственных творческих устремлений настолько, что часто успехи подопечных расстраивают их.

Такие ученые ценители с подозрением относятся к программам по развитию литературного творчества: как это люди не изучают искусство, а занимаются им! Кто знает, к чему это может привести?

Вспоминается знакомый преподаватель с кинофакультета, одаренный режиссер, у которого на протяжении многих лет не было то ли возможности, то ли желания подвергнуть себя риску творческих разочарований. Пытаясь реализовать собственные безудержные устремления через жизнь своих студентов, он то чересчур контролировал их лучшие начинания, то недооценивал их, оправдывая таким образом то, что сам оставался «вне игры».

Я ненавидела этого типа за то, как он себя вел, – и все-таки мне не удавалось освободиться от доли сочувствия. Его творческое начало, такое блистательное в ранних фильмах, со временем тускнело и заслоняло не только его собственную жизнь, но и жизнь его студентов. Поистине он превращался в некоего творящего монстра.

Понадобились многие годы преподавательской работы, чтобы я поняла: ученый мир таит в себе самого неприметного и убийственного врага творческому началу, чем любой иной. В конце концов, с откровенной враждебностью несложно встретиться лицом к лицу. Гораздо более опасной и обескураживающей бывает едва заметная недооценка, которая тихо отбивает у студента охоту творить.

Вспоминается время, которое я провела в довольно известном научно-исследовательском институте, где мои коллеги-преподаватели широко и успешно публиковали материалы о самых необычных и экзотических фильмах. Завоевавшие признание среди собратьев по ремеслу, сосредоточенные на карьере, эти деятели предельно скупились на внимание к одаренным студентам, попавшим под их попечение. Они пренебрегали самым элементарным – поощрением.

Творчество невозможно измерить учеными фразами. По своей природе оно обходит такое ограничение стороной. В университетах, где все зиждется на искусстве критиковать – разбирать на части произведения, искусство созидать, искусство творческой сборки вынуждено довольствоваться очень скудной поддержкой. Проще говоря, большинство ученых мужей знают, как ломать, а не строить.

Даже когда работу студентов пристально рассматривали, её редко по-настоящему ценили. Хуже того. Какими бы блестящими достижениями она ни отличалась, замеченными оказывались исключительно недостатки. Снова и снова я видела, как многообещающие произведения встречались залпами «следовало бы» и «можно было бы», вместо того чтобы оцениваться по достоинству.